— Что ты здесь устроила, Сильвана... Это противоречит всем законам природы! Этому... нет названия!
—  Вождь, без новых Отрекшихся мой народ бы вымер... Мы потеряли бы влияние в Гилнеасе и северном Лордероне.
—  Ты хоть понимаешь, что это значит, Сильвана? Чем ты теперь отличаешься от Короля-лича?
— Как это чем, Вождь? Я служу Орде.

Сильвана едва себя сдерживала, чтобы не заорать на своего подчиненного. Как иронично, не так давно вождь Орды — Горош Адский Крик, так же осмелился сравнить её с Плетью. А если быть точнее, то с самим Королём Личом — Артасом Менетилом, тем, кого эльфийка всем сердцем презирала и ненавидела. Тогда Королева банши с легкостью парировала слова орка, переведя всё в шутку, словно не понимала сути вопроса. Но на деле она понимала к чему вёл вождь Орды также явно, как и то, для чего она всё это затеяла. Однако, на этот раз всё было совсем иначе, и она так просто не смогла отмахнуться от слов своего офицера. Лучницу задели слова Кольтиры Ткача Смерти настолько, что она едва не вцепилась ему в глотку, в попвтках доказать обратное. Для неё было важно, чтобы её окружение четко понимала, что она не Артас, и никогда им не будет. Она никогда не станет таким же как он, и что их цели кардинально отличаются. Орки могут говорить и думать, что угодно, но не её народ! Не её доверенные лица. Эх… как же ей хотелось бы, разъяснить, хотя бы малую часть всего происходящего. Однако, она не может этого себе позволить. Никто не должен знать, о её планах и стремлениях. Никто, кроме валь'кир и Натаноса. Впрочем, второй, тоже знает тоже далеко не все, что затевает его королева и почему. Гнилосень доверяет своей Тёмной госпоже настолько, что не требуя объяснений, делает все в точности так же, как попросит его Ветрокрыла.

— Как же меня воротит от этих разговорах о чести. Тошнит от них смертельно. Ваша честь меня в могилу несколько раз свела. У меня не так много попыток осталось, чтобы закончить начатое и перейти к следующей фазе моего плана.

Эльфийка мысленно пересчитала своих валь'кир, как «дополнительные жизни». Если бы враги только знали бы, они бы в первую очередь пытались бы уничтожить крылатых воительниц, дабы лишить Сильвану возможность снова восстать из мёртвых. Но благо, никто об этом пока что не знал, а потому-то «дополнительные жизни», пока что в безопасности. Некогда предводительница Следопытов Кель'таласа, просжигала взглядом своего заключенного. Она прекрасно понимала, что рыцарь смерти сейчас доволен собой, как никогда прежде. Что не удивительно, мало кому удавалось ранить Тёмную госпожу, а ему удалось. Конечно, он не ждёт после этого твиста, какого-то милосердия к своей персоне. Впрочем, скорее всего, он проявил такую храбрость, потому не ожидал к себе милосердия заранее, а зря.

— Ты мне будешь говорить про честь? — Прорычала Ветракрылая. — Ты — кто сговорился с Альянсом за моей спиной? Ты? — Эльфийка пренебрежительно фыркнула и отвернулась от своего собеседника. Рейнджер явно была сейчас не в духе, и злить еще сильнее — не самая разумная идея. Пережить разговор конечно можно, но в чем смысл, если больше всего на свете ты будешь молить о смерти? — Знаешь, меня уже убили в спину, стоило мне довериться и повернуться к своему союзнику спиной. Ощущения не из приятных. — Некогда офицер Луносвета говорила про инцидент, что случился во время битвы за Гилнеас. Лорд Годфри выстрелил в спину Тёмной госпоже, после чего скрылся в лесу. Ткач Смерти, конечно не присутствовал лично при этих событиях, но возможно слышал о них ранее. Возможно он даже не поверил, что Сильвану тогда действительно убили в тот злополучный день, раз она всё ещё ходит по землям Азерота. Да и свидетелей тогда было маловато, на радость убийце.Да и слухи, далеко не всегда правдивы. — Мне хватило смертей, чтобы понять, что это не моё… Я сделаю все, чтобы мои войска пережили эту войну, как и я сама. А насчёт Плети… То, я тебе скажу, чем я отличаюсь от неё — я не бросаю своих в лапах врага. — Это было небольшое напоминание рыцарю смерти, о его заключении в Алом ордене, где тот чуть не погиб. На его счастье, Тассариан даже после посмертия сохранил какие-то понятия о чести. Несмотря на запрет, рыцарь смерти организовал спасательную операцию для своего дорогого друга.

«Я не доверяю ей. Её сердце по прежнему принадлежит народу эльфов»

Сильвана задумалась, сколько правды было в словах молодого эльфа. Правда ли он не уступил бы Андорал войскам Штормграду, и как бы это бы выглядело на самом деле. Развязал бы войну, сразу после того, как Плеть была бы уничтожена и напал на людей того, кем бы он так дорожит? Или предупредил бы о том, что перемирию конец прямо смотря в глаза тому, кому был обязан жизнью? Звучит совсем не правдоподобно. Скорее Тассариан лично бы уступил бы Андорал, чем Ткач Смерти начал его отбивать, или же требовать его. А это значит, что Андорал остался бы Альянсу, ибо генерал Штормграда тоже не хотел бы разочаровывать своего короля Вариана Рина. Для него провал за битву при Андорале сильно сказалось бы на репутации, которая у него и так никчерту. А значит, Кольтира благородно бы уступил город Альянсу, посчитав, что Тассариану нужнее. Ведь он мог прийти грустно опустив взгляд, сказав, что Плеть сильно ослабила его отряд и у его войск просто не хватит сил для захвата города, который уже занял Альянс. Существенных причин не верить своему офицеру, у Ветрокрылой бы не было, и обман бы удался, если бы на поле битвы не появилась бы Линдси Рэйвенсан.

— Может ты и не собирался, но ты бы уступил. Несомненно твой друг... — Сильвана едва сдержалась, чтобы не назвать его «дружочком». Яд — ядом, а опускаться до такого укола, эльфийка не хотела. Она всегда считала, что её народ был достоин лучшего. Некогда Ткач Света, наверно был один из самых главных представителей её народа. Он был, как и она эльфийской расы. Как и она, он потерял все при битве за Кель'Талас. Как и она, он был во власти Короля Лича, и делал такие вещи, которыми не гордится и по сей день.
— Не думаю, что ты бы смог сказать ему в лицо, что перемирию пришел конец, и пора сражаться за город между собой. Духу бы не хватило высказать это ему… А бить в спину, а действовать исподтишка — ты и сам сказал, что не умеешь. Договориться, тоже вряд ли бы получилось, ведь на кону репутация Тассариана, твоего спасителя. Так, скажи мне, Кольтира, как бы ты мне в дар принес бы Андорал? — Королева банши говорила уверенно и без какой либо запинки, словно репетировала эту фразу не единожды. Сильвана подозревала, что знает ответ на свой вопрос: «никак». Потому-то она скорее молчание в ответ, нежели вразумительную фразу, которая бы оправдала её офицера, и заставила бы поверить, что Андорал был бы во власти Орды.
— Запомни, офицер, на войне все средства хороши. А добивать истерзанного противника, это вовсе не подлость — это стратегия. — Едва ли заключенный, конечно внемлет её словам. Во всяком случае, пока на противоположной стороне будет Тассариан. Тёмная госпожа не была уверена, что подписанный мир, не нёс в себе цель уберечь Штормградского офицера от смерти в той битве.

— Что же, если они так дорожат друг дружкой, было бы совсем неплохо завербовать его в армию Отрекшихся. Он же выходец из Лордерона, так что ему тут найдётся занятие и место. Кольтира будет доволен, а я получу на своей стороне опытного воина и хорошего стратега. Это будет прекрасный и дальновидный ход. Путь приводит своего Тассариана в армию Лордерон. Посмотрим, на что он способен.
Конечно у эльфийки были и свои мысли на принятие в ряды врага. Хотя, она и не лгала, когда говорила, что считает любовь — прекрасным чувством. Да и любовь к человеку, нисколечко не смущало. А уж, если из этой любви можно получить еще и выгоду, тогда тогда становиться всё еще прекрасней и интересней.
Сильвана не знала, как рыцарь смерти расценит её приглашения. Станет ли искать в нем подвох, считать, что это ловушка. или что-то в этом духе. Но её дело предложить. В конец-концов, какая у них альтернатива? И дальше бороться друг против друга? Не лучше уж сразу перейти к постельной борьбе без лишних прелюдий. Дорога в Альянс Кольтире закрыта, остаеться Тассу перейти на сторону Орды. Если потребуется, Королева банши выпишет какой угодно ордер, и сколько угодно. От остолькой орды эльфийка защитит своих голубков. Не впервой она нарушает запреты. Удасться и в этот раз, в случае чего, плюнуть в лицо Горошу так, что он не поймёт, что это только что было: искреннее недоумение, или же всё же плевок в его адрес.

Когда собеседник вновь заговорил, эльфийка прищурилась  вслушиваясь в каждое слово, боясь что-то упустить из виду. В голове чувствовалось отчаяние и боль. что были так близки лучнице. Она верила каждому слову, что озвучивал Ткач Смерти, потому, что ощущала, как его же слова разрывали ему сердце. От чего-то на её глазах начали выступать слезы. Эльфийка словно ощущала каждую свежую рану, на сердце Кольтиры, оставленные его же словами отчаяния.
Ветрокрылая вспоминает себя, свои чувства, что тенью следуют за ней. Ту скорбь, которая звучит все эти годы в душе банши. Она не замолкает, и не утихнет никогда. Темный следопыт привыкла игнорировать её. Потому. что понимала, что её не унять и ничем не заглушать. Она это знает, потому, что пыталась всеми возможными способами. Проявив слабость, Силвана отдалась во власть чувствам, и слёзы градом потекли из глаз. Все мысли перемешались вдруг в голове. Тёмная госпожа закрыла глаза прижавшись к своему офицеру, не переставая плакать. Такой, пожалуй никто её еще не видел, даже сестры Ветрокрылые. Всегда она казалась сильной и бесстрашной, даже когда сражалась против самой Смерти.
Она плакала некоторое время, без перерыва, словно поставила себе цель выплакать все слезы за долгие годы страдания в один миг. С трудом тёмный следопыт заставила себя отстраниться от заключенного, унимая дрожь внутри. Сильвана знала кто она, и четко помнила, что не имела права на проявления каких либо эмоций. Разумеется, за исключением ярости, которая постоянно бурдела в ней и придавала сил для битвы.

— Ты должен забыть его... — Не без сожаления произносит лидер Отрекшихся.
— Забыть его раз и навсегда. — Эльфийка ощущает на себе морозный холод по всему тему. Ей ужасно хочется сжаться в двое и не двигаться более.
— Твои чувства к этому человеку, губительны для тебя. — Делая паузы после каждой своей фразы, Сильвана переводила дыхания, стараясб держать свои чувства под своим контролем.
— Кольтира, я заглянула за грань, и там нет ничего хорошего. Одни страдания и боль. В этом мире у нас есть шанс стать счастливыми. — Королева банши делает большое усилие, чтобы перевести дыхание. Она не была уверена, что может сказать своему офицеру, а что нет. Вдруг он снова воткнёт ей в спину нож. Такая возможность у него всё еще представится.
— В это, наверно сложно поверить… Но все, что я сделала в Гилнеасе, я сделала это ради нашего народа. — Ветраккрылая переводит взгляд на своего сломленного собеседника, не зная как еще объяснить так, чтобы не раскрывать всех важных карт в её «игре».
— У меня были видения, об этой битве, за долго до того, как она настала. — Тихо начала Сильвана. Она хотела убедить своего офицера не делать глупостей, хотела сказать, что понимает его чувства, хотя он наверняка не разделял её мнения.
— И в этой битве, проиграли Отрекшиеся. А знаешь почему? Потому, что использовали, как пушечное мясо. — Хотя Ветрокрылая прежде всегда в таких ситуациях говорила «нас», то сейчас она старалась не упоминать себя. Она говорила об Отрекшихся, как о тех, кто действовал без её указаний. Разумеется это было сделано намеренно, а не спроста. Да, и можно заметить, что почему-то лучница не увидела в своем видении, то как ей в спину стреляет предатель.
— Я не хотела снова увидеть тот кошмар, но уже наяву. Потому, то я поступила так, как поступила, Ткач. Наш народ заслуживает большего, он и так уже сполна настрадался. И ты, мой рыцарь, заслуживаешь большего, чем имеешь сейчас. И я сделаю все, чтобы ты это получил.

Мраморный пол храма ужасно холодный, даже когда Шэдоухарт кладет вообще все, что может сойти за утепление, между спальником и полом. Иначе и быть не могло среди подземных руин, никогда не видевших солнца и много лет не чувствовавших человеческого тепла. Хотя едва ли в иные времена здесь было бы комфортно спать.

Это святое место, Вызов Шар, — и вообще не предназначенное для того, чтобы разбивать здесь лагерь, раскладывать поклажу, кипятить воду в котелке, словно это какая-то заброшенная лачуга. Занимаясь этими бытовыми вещами, Шэдоухарт старается, насколько может, делать это уважительно — хотя этот концепт звучит абсурдно даже для нее самой. Как можно уважительно разбивать лагерь?
Она думает, что возможно, стоило предложить, чтобы они разбили лагерь снаружи, прямо у входа в усыпальницу Тормов, но все и так вымотаны лабиринтом храмовых коридоров и долгим днем, который в Темных землях от ночи не отличается. Ей самой все время хочется спать. Над этой землей висит не только некротическое проклятие, разъедающее плоть — есть что-то здесь, убивающее всякую бодрость духа, и Шэдоухарт не чувствует в себе сил и желания бороться против кощунственно кипящего котелка, потому что она замерзла и устала и мечтает о чем-нибудь горячем. Она надеется, что это будет списано с ее счета прегрешений в категорию ради задания. А если не ради задания, то время для наказания наступит когда-то позже.

Она задумчиво смотрит на ломоть берегостского сыра — единственной потенциально съестной вещи среди бутылок амнского десертного, которые она вытащила из буфета той таверны в Темных землях. Шэдоухарт до сих пор передергивает от отвращения, когда она вспоминает того бармена и его дохлых постояльцев.
Темные земли их сильно поистрепали — еще в друидской роще посреди заброшенных и захваченных гоблинами поселений в компании беженцев с детьми, покидающих свои скромные огороды, было ясно, что пояса пора затянуть потуже. Но когда их запасы начали подходить к концу, а собирательство не дало результатов, стало ясно, что новое отверстие в ремнях — это лишь вопрос времени.
— Кто-нибудь разбирается в сырах? Думаете, эта плесень достаточно благородная? — Шэдоухарт поднимает взгляд на Уилла в надежде, что он, опираясь на свои кулинарные познания, привитые в высшем свете, скажет, что им повезло найти уникальный сорт сыра, который на самом деле настолько же хорош, насколько он вонюч, поэтому все они могут не волноваться.
Но на лице у Уилла такое же сомнение, которое, безо всяких зеркал, написано на ее собственном.
Ха, пожалуй, этот сыр прикончит их быстрее, чем проклятие.

Уилл спрашивает Гейла, может ли тот наколдовать что-то съестное. Гейл, конечно же, не может — но может предложить свой набор великолепных специй, которые он насобирал боги ведают где, чтобы придать изысканности любой стряпне, которую удастся наскрести в заброшенном храме.
Шэдоухарт почти уверена, что здесь можно наскрести только пыль. Она смотрит на Тавсона, потом на Астариона.
— Что если съесть ортона? — это шутка, конечно. — Знаю, Астарион, ты наверно хотел его для себя… но ты же поделишься с нами? Тав наверняка сможет его приготовить. Со специями Гейла.
Она шутит беззлобно, но не уверена, что это звучит так беззаботно, как она хотела бы. Ей в этом храме не по себе  — и, сколько бы она ни пыталась убедить себя, что так и надо, что божественное величие не должно ощущаться приветливым или уютным, иногда у нее по спине пробегает холодок. Кажется, кто-то за ними наблюдает. Хотя в гулких и пустых коридорах никого нет.
Если не считать крыс.

Заказываю себе очередную порцию виски, уже заранее решив, что она окажется последней на сегодня. И дело не в опьянении, которого я практически не ощущаю. Я могу хоть весь бар выпить и даже пошатываться не буду. Просто Мистик-Фоллс меня разочаровывает. Я, конечно, понимала, что это дыра по типу родного Бон-Темпса, но чтобы настолько... даже предположить не могла. Все эти деревенские жители меня не интересуют. Будь я живой, ещё до обращения, может быть была бы рада их вниманию, но сейчас лишь скулы сводит от скуки. Да и виски тут.. ну откровенно говоря, дерьмовый. Да, пожалуй, Билл меня избаловал. Впрочем, не вижу ничего плохого в том, чтобы окружать себя только самым лучшим. И, если травить своё тело, то только ядом самого лучшего качества. Хотя теперь ни наркотики, ни алкоголь не могут навредить моему телу. Больше не могут. Допиваю виски, недовольно поморщившись от горьковатого привкуса на кончике языка. Даже настоящая кровь вкуснее, чем это.

Но не успеваю развернуться на стуле, оставив на стойке довольно крупную купюру, как ко мне подсаживается высокий брюнет, и я очень удивлена, что такие мужчины водятся в этом городе. Впрочем, через мгновение я понимаю, что он на самом деле вампир. Удивительно, как я не распознала его раньше и как могла не обращать на него внимание на протяжении всего вечера. Видимо, слишком глубоко ушла в себя. Эта ошибка могла бы стоить мне дальнейшего существования, ведь у Комптона достаточно врагов, а я его единственное дитя и самый действенный рычаг давления на нового Короля Луизианы. Мысленно отвешиваю себе оплеуху, очаровательно улыбаясь и заправляя прядь волос за ухо, вполоборота поворачиваясь к своему новому знакомому. Облизываю губы, с которых не сходит лукавая улыбка. Ну что же, может быть этот город не так безнадежен, как мне изначально показалось.

- Только если ты можешь мне предложить что-то лучше того, что подают здесь, - с некоторым презрением щелкаю по своему опустевшему бокалу, из-за чего он скользит по барной стойке в сторону мужчины. Чуть расправляю плечи, откидывая волосы за спину, открывая вид на декольте. Когда-то давно, мое собственное поведение заставило бы меня покраснеть от смущения. Но я давно уже не та запуганная девочка, которую едва ли не ежедневно бил отец. Занку не обманул, когда исполнял мое желание. Я действительно получила новую жизнь, когда рискнула ослушаться деспотичного отца. Мне было жаль только то, что мне пришлось оставить свою сестру, но я уверена, что наша с ней история еще не закончена. После внушения от Комптона, старший Хэмби стал вести себя гораздо приличнее, больше не поднимал руку ни на мать, ни на Идэн. Так что за их безопасность я могла быть спокойна. Как только сестра достигнет определенного возраста, я вернусь и предложу ей шанс изменить жизнь. Мы уже обсуждали это с Биллом, он даже согласен лично обратить сестру, если она согласится. Если нет, то мы в любом случае не оставим ее - оплатим переезд в новый город, обеспечим поступление в любой колледж, чтобы у нее было яркое будущее.

Заставляю себя отвлечься от мыслей об Идэн, более внимательно окидывая взглядом своего соседа. Красивый, глупо это отрицать, и прекрасно об этом осведомлен. Харизматичный, наверняка женщины на него буквально вешаются. Умеет себя преподнести, а это качество иногда важнее, чем внешняя привлекательность. Отлично, приятная компания на вечер мне обеспечена.

- Как тебя зовут, красавчик? - склоняю голову к плечу, с любопытством прищуриваясь. После обращения я разучилась смущаться и предпочитаю всегда прямо высказывать свои желания, без лишних сантиментов. Даже бессмертная жизнь может быть скоротечна, лучше я буду жалеть о том, что сделала, чем потом изводить себя размышлениями "а что, если бы я?.." В любом случае, я рассчитываю на интересное продолжение этого вечера, и что-то мне подсказывает, что мой новый знакомый меня не разочарует.

Смерть не принесла того покоя о котором вещают священники на земле. Вики попала в школу для ангелов и демонов и ее захватил водоворот новых приключений. И вот совсем недавно ей стало известно, что в ее смерти виновен кто-то из бессмертных, ведь вспомнила, как незадолго до аварии видела соседа, который оказался мертв уже на протяжении нескольких дней. Девушка закрылась ото всех и пыталась осознать все произошедшее. Особенно ее волновал вопрос кому же она понадобилась в этой школе, раз он решился на такой жестокий поступок. Да, Уокер нравилось в школе ангелов и демонов, ведь в короткое время ей удалось завести дружеские отношения с многими ребятами и терять их не хотелось. Но при всем этом в голову настойчиво лезли мысли о том, как могла бы сложиться ее жизнь, если бы она не погибла. А главное оставалась кровоточащая рана, ведь беспокойство за родителя никуда не делось.
Для кого я всего-лишь игрушка? Кто так безжалостно влез в мою смертную жизнь? Возможно этот кто-то именно из этой школы. Ведь встречали меня Геральд и Мисселина и именно они проверяли меня. Эти мысли разрывали голову и подозрения падали на многих, даже на ту же самую мать, которую Ви, как оказалось совершенно не знала. И чтобы не сойти сума пришлось все же выйти из своей раковины и постараться постепенно разбираться в данной ситуации. Конечно же друзья не могли не заметить подавленного состояния непризнанной и приставали к ней с расспросами. Но ей не хотелось пускать кого-то к себе в душу и думать сейчас своей головой. Правда был один тот, кому уже было известно все обстоятельства дела. И это был никто иной, как Люцифер. Поверить в то, что этот демон будет сплетничать с кем-то о Вики было бы очень странным, но все же брюнетка решила поговорить с ним и попросить не распространяться об истории ее гибели. И чтобы им никто не мешал, она выбрала вечернее время и направилась в комнату сына Сатаны.
Была уже почти ночь и направляясь в спальню к Люциферу, девушка заметила, как он сам выскальзывает из своей комнаты и тихо направляется куда-то. Ей стало интересно что же задумал этот неугомонный демон и потому она тихо пошла за ним. Уокер успела не много узнать его и знала, что такой его загадочный вид не сулил ничего хорошего, а значит этот черт что-то задумал. И тут задачка сложилась в уме, ведь Ви вспомнила что на днях в школу прибыл один из представителей Цитадели и он привез с собой артефакт, который очень заинтересовал твердолобого друга. Он как-то рассказывал о том, что эта безделушка когда-то принадлежала Аду и приспешники Небес отобрали у них сильную игрушку.
Вот же неугомонный. Если тебя поймают, то выгонят и отцу уж точно ничего доказать не сможешь, а лишь еще больше разозлишь этого тирана. Вики понимала, что нелюбимый сын готов пойти на многое, дабы доказать родителю что чего-то стоит, вот только Непризнанная не готова была закрыть глаза на такое сумасбродство. Он стал ей дорог и потому именно ей придется вправить мозги этому упрямцу. А заставить себя выслушать она уж точно могла, Вики отличалась таким же непробиваемым характером и не привыкла пасовать перед трудностями. И необходимо было действовать, как можно скорее. А значит хватит играть в сыщиков, а включать психоанализ.
- Милый, не меня ли ты ищешь? Брюнетка вышла из-за колоны и решила немного привлечь к своей персоне внимание нестандартным способом. Люцифер явно не ожидал, что кто-то заметит его передвижения и конечно же не мог подумать, что Ви поймет его намерения и будет его отговаривать. А она именно этим для начала и решила заняться. Девушка подошла к другу в плотную и заглянула в эти непроницаемые глаза, показывая свою решимость идти до конца, а только потом решила выложить все карты на стол.
- Если решился на авантюру, то знай, что я тебе не позволю наделать глупостей. Еще не хватало чтобы тебя выгнали из школы из-за этого. Я буду твоей совестью и тенью и буду следовать по пятам. Непризнанная прошипела эти слова прямо на ухо демону, чтобы их никто не смог подслушать и для этого ей пришлось подойти почти вплотную к нему и встать на цыпочки. Со стороны могло показаться, что у них что-то вроде тайного свидания и парочка желает уединиться, но лучше уж так, чем подозрение о намерениях обворовать представителя Цитадели.

– С чего начнём? – спросила Инеж.

– Начнём с того, что уберёмся отсюда и найдём тебе приличную одежду. О, и вот что, Инеж, – Бреккер открыл дверь приёмной и пропустил девушку вперёд, – больше никогда не подкрадывайся ко мне.

В роскошном коридоре с обитыми шёлком стенами всё ещё витал удушающий аромат медового парфюма, но ни владелицы борделя, ни её громил-телохранителей не было видно. Должно быть, удалились в смежные комнаты, из которых, Каз не сомневался, Танте Хелен подслушивала каждое слово сквозь замаскированное отверстие в стене, пробитое специально для этих целей.

Бреккер держался немного позади, пока они шли вдоль ряда безвкусных картин к позолоченным дверям в главный холл, где девушки встречали и завлекали клиентов, чтобы потом увести по винтовой лестнице в комнаты наверху.

Полупрозрачные поддельные шелка едва прикрывали худенькую фигурку нового паука, в её волосы были вплетены такие же фальшивые золотые монеты, на руках болтались широкие обручи, на ногах – более узкие с колокольчиками. И всё же Инеж двигалась настолько легко и мягко, что ни одна из этих дешёвых побрякушек не издавала ни звука. «Как будто невесомая тень. Призрак!» – восхитился про себя Бреккер. Единственным источником шума был он сам, когда постукивал тростью и наступал на поскрипывающие половицы, скрытые под роскошным ковром.

Он только начинал осознавать, насколько удачная вышла сделка. Инеж стала первым человеком за много лет, заставшим его врасплох. Каз мгновенно просёк потенциал, который скрывался в этой маленькой девчонке. Он знал, что не ошибся в её способностях, но помимо полезных для банды талантов в ней имелось кое-что ещё. За столько времени в Бочке Бреккер с лихвой насмотрелся на людей, сломленных жизнью. Сработаться с ними было крайне сложно, и его новая подельница вполне могла оказаться одной из них – матёрой проституткой, от отчаяния вошедшей во вкус, или апатичной куклой, совсем потерявшей веру. Только поговорив с ней, Каз понял, как ему повезло: несмотря на внушённый страх, в Инеж оставались и злость, и храбрость, и воля к свободе. Её не сломил целый год в Зверинце.

Глядя на узкие плечи, покрытые нарисованными леопардовыми пятнами, Бреккер решил, что сделает из этой девушки самую опасную бандитку в городе. Заставит выучить каждый район Кеттердама как свои пять пальцев, научит вскрывать любой замок, покажет, как драться и обращаться с ножом… Ни один крюге из той суммы, которую он с таким трудом выбил вчера у старика Хаскеля, не пропадёт зря. Инеж станет его призраком и поможет заработать в десять… Нет, в двадцать раз больше!

С этими воодушевляющими мыслями Каз следом за Инеж вышел в большой полутёмный холл. Дышать здесь было почти нечем – в каждом углу горели лампы с благовониями, испускающие тяжёлый, сладковатый запах ванили. На бархатных диванах тут и там валялись расслабленные мужчины, окружённые стайками полураздетых девиц. Отовсюду слышались пьяные голоса и наигранное хихиканье. Казу сложно было понять людей, которые стремились проводить здесь время. Из этой душной комнаты хотелось поскорее убраться. Он заметил, как Инеж неуверенно на него покосилась, и кивнул в сторону выхода.

По пути они пересеклись с одним из клиентов, который сначала с интересом оглядел их обоих, а потом остановился и принялся жадно рассматривать Инеж. Всё её тело напряглось, но она не отстранилась, проходя мимо. На мгновение перед Казом будто приоткрылась невидимая ширма, и он увидел, на какую жизнь работорговцы обрекают своих жертв. Ему вдруг захотелось размахнуться тростью и выбить зубы этому человеку, пожирающему фигуру Инеж полным похоти взглядом. Должно быть, это желание отразилось на лице бандита, потому что мужчина, посмотрев на Каза, приподнял руки в жесте перемирия и поспешил удалиться.

Когда позади закрылась дверь, дорогу тут же преградили местные вышибалы. Инеж замерла. Каз порылся в пальто и с бесстрастным видом развернул перед лицами громил документ с размашистой подписью Хелен и печатью из синего воска. Хотя им понадобилось время, чтобы вчитаться, в конце концов, они отступили. Бреккер убрал бумагу во внутренний карман, обогнул свою спутницу и захромал вниз по ступеням.

– Пойдём, – бросил он через плечо, не взглянув на Инеж. – Как хорошо ты знаешь город?

Каз знал, что работницам борделя обычно было разрешено перемещаться в пределах туристического района, но Хелен упомянула, что однажды Инеж пыталась сбежать. Кто знает, каким было наказание?..

Понимание прокатилось по ней волной мелкой дрожи, и Люмин застыла, вслушиваясь в замерший во времени крик о помощи, обращенный к тому, кто так его и не услышал — или не пожелал слушать. Не нашедший ответа, он пронзал века, чтобы наконец-то достигнуть хоть какого-то адресата, и когда пригвожденная им к месту Путешественница подняла широко распахнутые глаза на Тарталью, то по взгляду его, непривычно спокойному и пристальному, поняла, что он знает тоже. Может, оттого, что Предвестникам известно больше; может — оттого, что он прочел это по ее сведенному судорогой лицу — ни для кого в Тейвате ее поиски не являлись секретом, и сложить два и два было бы несложно: мало что в этом мире имело на Люмин влияние столь же сильное, как упоминание о нем.
Пожалуйста, отзовитесь
Пожалуйста
Пожалуйста, Итэр!
Люмин судорожно вздохнула, раскалывая сжимающийся вокруг кокон наваливающегося отчаяния.
— Да, — согласилась она с нехарактерной готовностью, — да, давай уйдем отсюда поскорее. Карту, — потребовала Путешественница от здешнего механизма, — карту помещений. Покажи дорогу к ближайшему выходу.
Одно из устройств рядом с ней послушно вспыхнуло травянисто-зеленым, разворачивая проекцию, по всей видимости, комплекса: он оказывался куда просторнее, чем Люмин себе представляла — темный проход за их спинами вел вниз, к разветвленной системе залов, расползавшейся под разломом. Сквозь череду помещений тянулась белая нить проложенного системой пути, упиравшаяся в один из дальних коридоров — и точно такая же светящаяся полоса легла на плиты под ногами путников, указывая им путь во мрак.
— Надеюсь, ее планам можно доверять. Этому месту сотни лет, она могла давно выйти из строя... но попробовать стоит.
Воспользоваться приглашением она, однако, отчего-то не спешила — замерев рядом с повисшей в воздухе проекцией, Путешественница отсутствующим взором глядела на мерцающие огни дешретовской техники, и странно медлила, словно мысли ее сейчас были вовсе не о том, как выбраться отсюда.
Ей давно стоило бы привыкнуть к тому, что она идет за ним след в след, то и дело спотыкаясь об оставленные им осколки — будь то древние руины, фрагменты воспоминаний или оборванные послания — но напоминания о брате все так же неизменно выбивали ее из колеи, и если в начале пути она искала их с жадностью, то теперь встречала каждое с затаенной тревогой, потому что не знала, что именно оно принесет.
Застывшие в янтаре времени крики; покинутый народ; война, начала которой Люмин не понимала, а конца — не видела. и титул — как одежда с чужого плеча, непривычный и неуместный, искаженное эхо того, которым они когда-то обладали.
Ваше высочество
Принц Бездны
Итэр, которого она помнила, никогда не бросал ничего своего — ни людей, ни сестру, и от мысли этой к горлу подкатывал душный ужас. Ей начинало казаться — и Люмин с трудом признавалась в том самой себе, предпочитая гнать подобные мысли— ей начинало казаться — и страх этот, задавленный усилием воли днем, неизменно настигал ее во снах — ей начинало казаться, что тот, кого она ищет, более не похож на того, кого она потеряла.
Она развернулась неловким ломаным движением, будто забыла, как шевелиться, и встретилась взглядом с Чайлдом — даже озаренный мертвенным светом древней техники, он показался ей внезапно особенно простым и здешним — единственное живое среди холодных машин, мертвых сводов и отголосков давно умолкших голосов; последнее настоящее в царстве теней и мороков.
— Идем, — сказала она странным голосом, и тоне его не было ни прежней уверенности, ни спокойствия, — идем отсюда, пожалуйста.
Переплетающиеся коридоры озарял лишь тусклый свет ламп, явно служивших запасным освещением, но кое-где сохранились и остатки основного — время от времени они выныривали на эти островки яркого света, чтобы через несколько шагов вновь погрузиться в полумрак. Белая линия уверенно вела их через лабиринт подземных сооружений, мимо темных провалов дверей в соседние залы и боковые проходы — у одной из них Люмин вдруг чутко замерла, пронзенная тем же самым острым чувством, что настигло ее на развалинах Старого Монштадта. Короткая судорога будто, яркая вспышка предчувствия, словно краем глаза она поймала, как мелькает в темноте золотая коса — Путешественница рассеянно выпустила из руки ладонь Тартальи и неуверенно шагнула к двери, чтобы заглянуть внутрь.
Открывшаяся ее взору комната была непривычно тесна для здешних просторных залов — почти каморка — и обставлена до скупого аскетично: от узкой кровати в углу сохранился лишь остов, и каменная полка над нею держалась до сих пор лишь потому, что была буквально вмонтирована в стену; все остальное пространство же занимало одно из здешних устройств — очевидно отличающееся от них, однако, будто кто-то методично добаратывал его. Люмин сделала пару шагов, окидывая узкое помещение рассеянным взглядом, и вновь застыла, пригвожденная к месту осознанием.
На запыленной приборной панели, тускло мерцающей голубым, лежал белый интейват — среди древних камней и архаичной техники, посреди полного запустения он выглядел неуместно и чуждо, свежий, будто только что сорванный.
Рука Люмин безотчетно взметнулась вверх, чтобы мимолетно коснуться цветка в волосах.
Вот оно в чем дело.
Наносная беспечность слетала с обидной легкостью; и Люмин злилась на себя, и ничего не могла с собой поделать.
— Чайлд, — напряженно позвала она, не отводя взгляда от интейвата, — послушай, а если... а если бы вдруг так вышло, что тебе пришлось бы оставить Тевкра... нет, Тоню. Что если бы тебе вдруг пришлось оставить ее одну... и уйти. Что могло бы заставить тебя не вернуться к ней?..
Развернутая над приборной панелью проекция мерцала, приглашая продолжить оборванный пятьсот лет назад сеанс — Люмин потянулась не к ней, но к цветку, лишь случайно задевая интерфейс.
И древняя машина ожила.

Первое, что Алира помнит — головокружение и пронзительный крик, эхом отбивающийся от каменных стен, грозящий разорвать барабанные перепонки каждого в радиусе нескольких метров от источников вопля. Кажется, он принадлежал Вероне и Маришке, а может и ей самой. В любом случае, через считанные мгновения пришло чёткое понимание чем именно он был вызван.
Нить, соединяющая Господина с его созданиями, была грубо разорвана.

Пустота, заполнившая годами угнетаемое сознание, повергла невест Дракулы в ужас. Вампирши бились в истерике, словно попавшие в стеклянную ловушку бабочки,  и разлетелись кто куда в попытках найти укрытие, где можно было бы самозабвенно отдаться эмоциям.

Сёстры предпочли уйти глубже под землю, Алире же хотелось сигануть ввысь, подняться под небосвод и взвыть в бескрайнее море облаков, но выпорхнуть наружу она так и не решилась.

Мир перевернулся с ног на голову. Алира открывает заплаканные глаза, и не сразу понимает, что это не мир вовсе, а она сама забилась между балками, удерживающими потолок башни, и висит вниз головой.

Здесь даже воздух другой, думает вампирша, раскладывая на составляющие запахи, что её окружили. Не только запахи, но и звуки, — морщится Алира, вслушиваясь в происходящее вокруг. Чуткий слух цепляется за скрип половиц несколькими этажами ниже. Тело поддаётся инстинктам хищника раньше, чем Алира успевает различить, что эти шаркающие звуки принаджелажт человеку.
— Сердечко бьётся, бьётся неспеша, — мурлычет себе под нос вампирша, бесшумно спрыгивая со своего импровизированного гнёздышка.

Поддавшись траурному настроению Алира и не заметила, насколько же сильно она на самом деле проголодалась, но теперь жажда слишком очевидна, чтобы её игнорировать. Лира разглаживает мягкие складки розового платья, поправляет давящее ошейником жемчужное колье, и спешит навстречу этому самому сердечку, чьи удары о грудную клеть становятся слышны приближающейся вампирессе всё чётче и громче.

Ещё чуть-чуть, ещё немножко, и она запьёт своё несчастье горящей девичьей кровью.

[indent]— Что-то ты не торопился.
[indent]— А надо было?
[indent]В ответ я скорчила физиономию и отошла от двери, пропуская Джоша в амбар. Пока он оценивал обстановку, я прислонилась плечом к стене, продолжив протирать от крови клинок складного ножа. За охотником наблюдала искоса, ожидая комментариев по поводу моих трудов. Наученная опытом — преимущественно негативных. По выражению его лица уже можно было догадаться, что зрелище лежащих повсюду трупов с перерезанными глотками не слишком его обрадовало. Я знала, что он рассчитывал на другой исход.
[indent]А Джош знал, что мне плевать, на что он там рассчитывал.
[indent]— Они все были одержимы? — уточнил охотник.
[indent]— Только двое. Главарь и его помощник.
[indent]— Другими словами, — Джош повернулся ко мне с плохо скрываемым раздражением в глазах, — остальных... раз, два, три... семерых ты просто пустила в расход?
[indent]— Не считая того, что они хотели меня прикончить, можно и так сказать, — на секунду оторвавшись от своего занятия, я посмотрела на собеседника. — Они в любом случае были отморозками. Я подумала, что устранить их будет надёжнее.
[indent]— И тебе не кажется, что это перебор?
[indent]— Не перебор, а профессионализм, — парировала я. — Эти долбаные сектанты всегда создают проблемы, с демонами или без них. Кто-то должен был сделать грязную работу. Ты бы не смог, пришлось мне. И я не желаю больше это обсуждать.
[indent]Закончив очищать нож, я сложила его и убрала в карман, прожигаемая пристальным взглядом охотника. Со мной этот трюк никогда не срабатывал, так что Джош быстро сдался. Я не собиралась оправдываться, да и вины за собой не чувствовала. Тот факт, что большинство убитых были людьми, ничего не менял. Вряд ли нужно кому-то объяснять, что люди зачастую оказываются самыми страшными чудовищами.
[indent]Джош вздохнул и ещё раз оглядел побоище. Доски пола потемнели от впитавшейся крови, чей запах смешивался с запахом соломы и машинного масла. Мы находились на ферме, в сорока милях от ближайшего города. На дворе стояла глубокая ночь. Утро у владельца амбара будет весёлым.
[indent]— И всё это ты сделала своей зубочисткой?
[indent]— Ты удивишься, если узнаешь, сколько всего можно сделать при помощи «зубочистки». Всё, отвали.
[indent]Я вышла из амбара на свежий воздух и вдохнула полной грудью, наслаждаясь чувством выполненного долга. Пусть Джош не соглашался с моими методами, глупо было отрицать их эффективность. Никаких соплей и сложных этических дилемм. Вопросы из категории «Что если?» я прекратила задавать себе лет десять назад. Иногда нужно стиснуть зубы и сделать то, что необходимо. Потом, если найду время, я буду вспоминать свои грехи и ненавидеть себя сколько влезет. Благо больше некому. Джоша, приходившегося временным союзником, я в расчёт не брала. К тому же, дураку ясно, что он был бы не прочь меня прибить, однако условия нашей сделки оказались слишком заманчивы. Выгода от сотрудничества пока покрывала издержки.
[indent]А когда условия изменятся, я первая от него избавлюсь.
[indent]Потому что надо подчищать хвосты. Это тоже профессионализм.
[indent]— Есть ещё дело, — окликнул Джош, когда я уже садилась в машину.
[indent]— Продолжай.
[indent]— Молтонборо, Нью-Гэмпшир. Ты вроде как раз в ту сторону собиралась? Детали я отправил тебе на почту.
[indent]— Ладно.
[indent]Не сказав больше ни слова, я завела двигатель и укатила в ночь, оставив позади очередную кровавую главу своей жизни.
[indent]...
[indent]Пиздец.
[indent]Джош, конечно, этого знать не мог. Не было смысла его винить.
[indent]Тем не менее, я винила, потому что именно он подкинул мне новое дельце. Максимально тупая претензия, но что взять с бывшего демона? Иногда мне кажется, что частичка демонской сущности осталась во мне, время от времени преподнося сюрпризы — в основном, окружающим — в виде внезапных вспышек гнева и неоправданной жестокости. Рациональная часть сознания, вздыхая, не уставала повторять, что просто у меня такой сложный характер.
[indent]Но даже рациональная часть не знала, как реагировать при виде знакомой пышной шевелюры, торчавшей на два метра выше уровня земли прямо по курсу. Надежда на то, что я обозналась, умерла в тот момент, когда обладатель шевелюры повернулся ко мне в профиль.
[indent]Итак, карма существует, и у неё омерзительное чувство юмора.
[indent]Я приказала себе успокоиться. Сэм видел меня только в чужих тушках. Я едва удержала нервный смешок: конечно, откуда ему знать, как я выглядела при жизни? Встреча запросто тянула на событие века, но этого было недостаточно, чтобы выгнать меня из бара, куда я зашла после трёх часов дороги с целью отдохнуть за кружкой пива. Заодно, если повезёт, послушаю местные сплетни.
[indent]Понимая, что торчать возле двери дольше положенного чревато привлечением ненужного внимания, я как можно спокойнее прошла к барной стойке и устроилась на дальней от Винчестера стороне, стараясь даже не коситься на него.
[indent]— Эй, деточка, тебе восемнадцать-то есть? — хмыкнула барменша, подходя ко мне.
[indent]Закатив глаза на снисходительное «Деточка», я характерным жестом «А не пошли бы вы нахуй, леди?» достала из внутреннего кармана пальто водительские права и сунула женщине под нос.
[indent]Руби, двадцать два годика. Преуменьшила на шестьсот с лишним лет, но сойдёт.
[indent]— Хорошо, прости! — барменша вскинула ладони в защитном жесте, выглядя искренне пристыженной, что заставило меня сменить раздражение на относительную милость. — К нам редко заглядывают столь молодые люди. Что будешь?
[indent]Я рискнула заказать местное фирменное пойло. Пока заказ выполнялся, я прислушалась к болтовне двух сидевших поблизости мужиков, горячо обсуждавших медведя, повадившегося похищать горожан и дальнобойщиков.
[indent]Поглощая принесённое барменшей пиво, большей частью состоявшее из пены, я не представляла, как буду работать в присутствии Сэма. С другой стороны, если здешний виновник торжества окажется не демоном или ведьмой, а чем-то иным, пусть хоть и медведем, я свалю с чистой совестью. В том, что касается вопросов охоты, я давно решила занять строго определённую нишу, состоящую из чертей и недобросовестных пользователей магии. С остальными тварями пусть разбираются другие охотники.
[indent]— А полиция что думает? — как бы невзначай присоединилась я к беседе своих соседей по стойке. — Медведь?
[indent]Один из «соседей» что-то невнятно булькнул в кружку. Второй, бородатый, смерил меня задумчивым взглядом, словно решая, стоит ли ему опускаться до разговоров с мелюзгой. Я терпеливо ожидала ответа на свой вопрос.
[indent]— Ничо не думает, — наконец родил бородач. — Копы и расследовать не стали, только полазили по зарослям с собаками, да и всё. Маньяков у нас здесь отродясь не бывало. А кто ещё мог? Медведь... или волки загрызли и утащили... Здешние леса дикие, гостям не рады.
[indent]Я собиралась уточнить, что в лесу забыли дальнобойщики, но бородатый повернулся к своему приятелю, резко утратив ко мне интерес. Я сжала кулаки. Не будь здесь Сэма, я бы уже дала понять, что не следует так открыто мною пренебрегать.
[indent]Мечтать, как говорится, не вредно.

   
          ей всегда хотелось испытывать чувство понимания
                    ведь за плечами бесконечное "п о ч е м у"
в какой момент все пошло по неизученным правилам                   
зачем все кануло в пустоту         
   
                              [ ведь это все     жутко     неправильно ]

жутко становится от мысли, что все могло пойти иначе. ведь "иначе" такое скользкое, неуловимое, эфемерное вроде как, и даже боги не способны [возможно] повернуть время вспять, дабы не испортить хронологию, что издавна хранится в руках крепких. тихее бывает грустно от мысли, что нельзя сделать шаг назад и предотвратить внезапное – то самое, что платформу из под ног выбило и раскололо алое, то самое которое бьется каждый раз при виде его… болезненно и приятно, проклятое!

"плутос", - имя его [болью в груди откликающееся] она повторяет про себя, а сама вид делает, что не заметила в очередной раз столкнувшись на земле бренной, пока в поисках пребывает. смешалась со смертными, дабы виду не показывать никому из божественных, чтоб матушке своей не рассказывать, что страдает искренно и честно для самой себя. беспокоить не хочет богиню, что в себе любовь хранит всея мира // вселенных, поди, всех и каждой. и хоть тихея – дитя матери самой-самой из самых желанных, но в любви не везет – н у  н и к а к.

- слава небесам, не заметил. не почувствовал. не обратил внимания, - тихея говорит шепотом и с мысленной улыбкой браслет-артефакт потирает пальчиками, специально зачарованный, чтоб скрываться от всякого и кого-то особенного. хочется ей найти ту, что ответит на вопрос важный, который мучает, который жалобно попискивает в одном из осколков сердца красного. лишние взгляды/свидетели ей ни к чему.

- где же ты? – тихея голову поднимает, всматривается в небо синее. в этих краях оно очень-очень насыщенное, с пятнами белыми – облаками, что в причудливые формы друг с другому сталкиваются. ветер тревожит наряд с оттенками голубого и золота, белоснежные узоры переливаются от лучей бодрящего солнца. по весне все ветра теплые, поющие [по ощущениям] о любви.

да, о любви поет ветер – невидимый, но чувственный путешественник среди миров всех. фортуна глубоко вздыхает и ловит ассорти самых разных цветов, принесенный диковинным путешественником. почти расслабляется и смотрит куда-то вдаль. ее мысли полны горечи, а в груди снова тревожно: "о любви, о любви все вокруг напоминает! и манит! ах, матушка, знала бы ты, как мне хочется прийти к тебе и обо всем рассказать, сознаться и оказаться в тепле твоих объятий. но каково это, дочери богини любви, быть в муках из-за отсутствия этой любви? где моя удача? почему в этом она мне не благоволит?"

   
          ей всегда хотелось быть любимой и любить в ответ
                    но ее удача б е с с и л ь н а в этой партии
возможно, все было бы по-другому: бесконечно и радостно                   
только это теперь неважно. это кануло         
   
                              [ и теперь     все будет     иначе ]

тихея просто шла, используя свои божественные данные. способности, силы, магию – как угодно называйте, здесь конкретика не важна. важно лишь то, что весенние ветра подгоняли ее по чьим-то следам. богиня уверенно шла, испытывая внутри привычное чувство – уверенности смешанное с трепетом. словно стрелка компаса была впаяна в сердце красное. стрелка указывала направление.

- персефона, - тюхе воздуху сообщает о той, кого ищет. в ответ ветер только сильнее становится и путь продолжается, пока девушка не оказывается среди природной тишины. она останавливается. здесь нет ничего человеческого, лишь первозданные: флора и фауна, небо и облака, солнце и вода. – персефона, ты слышишь меня? весна – твое время, а значит твои союзники - все ее элементы. наверняка ты почувствовала меня издалека. здравствуй.

богиня усаживается на землю, не желая двигаться дальше. наконец-то исполняет свое желание – погружается в траву высокую, среди цветов самых разных и блестящих от светила яркого. вдыхает весну полной грудью, позволяя себе наконец-то расслабиться. ведь больше не надо ни от кого прятаться, переживать встречи и мучится сомнениями – ведь где-то неподалеку та, кто сможет расправиться с душевной загадкой. той самой, с которой началась история сотворения боли божественной.

- я здесь по своей воле, ищу встречи с тобой.

тихея терпеливо ожидает, готовая продолжить путь, если потребуется. но ей не хочется нарушать уединения той, чья судьба могла быть совсем иной: "ведь это правда… но была ли такая возможность? а что если… но тут есть и другие факторы. зевс, аид, все бы пошло наперекосяк. проклятье, не стоит пока об этом думать". богиня мучается в вариациях, не желая [пока что] заострять на этом внимание.

вдобавок тихе гостья в этой долине раскинувшейся у кромки леса и греющейся в солнечных лучах. она всегда относилась к природе с особой любовью, а к ответственным за нее – с особым вниманием. поэтому девушка ожидает, то ли приглашения, то ли намека, то ли… да хоть чего-нибудь! и только мысль о том, что судьба персефоны могла бы сложиться по-другому, не дает расслабиться в этом ожидании. как и то, что за всем окажется плутос, всегда улыбающийся, но скрывающий страшное – использование ее любви для своих планов. ведь именно этот факт - родоначальник боли и горечи.